В коридорах Балаклейской больницы, кажется, до сих пор стоит вонь кислых российских щей — закатанное в трехлитровые банки оккупантское блюдо бродило и взрывалось, рассказывает руководитель медучреждения Марина Руденко.
Когда зашла сюда впервые после освобождения Балаклеи, вся больница, говорит, воняла этой баландой. Двери во врачебные кабинеты испещрены ножиком, на большинстве написаны чьи-то прозвища или позывные — Отто, Малек. Так оккупанты обозначали места своего проживания. После того, как русские солдаты выгнали отсюда медиков и пациентов, больница превратилась в военные казармы.
Балаклейская клиническая многопрофильная больница расположена в сосновом лесу на окраине Балаклеи. Здесь было несколько отделений – инфекционное, терапевтическое, неврология, родильное, детское, делали сложные операции, к примеру, в травматологию приезжали оперироваться даже из Харькова и столицы.
Российские войска оккупировали город 2 марта, и уже через несколько дней в инфекционном отделении больницы обустроили военный госпиталь. По словам директора медучреждения Марины Руденко, в других отделениях медики продолжали оказывать помощь гражданским.
Однако так продолжалось недолго. В конце марта Вооруженные силы Украины выгнали рашистов из соседней Гусаровки, оккупанты понесли большие потери и стали очень злые.
— Они боялись — больница, видите ли, находится в лесу — что мы можем лечить партизан или иметь связь с Вооруженными силами Украины, нам бы очень хотелось, чтобы так было, но такого не было, — говорит директор Балаклейской клинической многопрофильной больницы интенсивного лечения Марина Руденко.
Марина Руденко
Тогда же оккупанты свой военный госпиталь вывезли, позже врачи поняли, для чего. 2 апреля россияне подогнали к больнице танк и открыли огонь. Попали в рентгенкабинет, операционную, пищеблок, в детском отделении вынесли кусок стены, в то время там находилось 360 человек, из них два десятка детей.
— Это были и пациенты, и медицинский персонал, некоторый медперсонал здесь жил, кое-кто ходил домой, приходил на дежурство, да и родственники и пациентов, и персонала здесь тоже жили, здесь подвалы были, у нас была еда, нам волонтеры доставляли продукты питания, мы готовили на всех и кормили, – говорит Марина Руденко.
Когда не было электроэнергии, разводили костер возле пищеблока и варили на костре на 360 порций обед.
– После первого выстрела больница заходила ходуном, посыпалось стекло, все побежали прятаться – кто в подвал, кто между двумя стенами, – вспоминает врач.
Обстрелы раздавались один за другим, люди не могли поверить, что в конце концов ударят и по детскому отделению. От удара вырвало батареи, а часть стены и перекрытия между этажами рухнули.
– Потом нам было сказано, что нас обстреляли Вооруженные силы Украины, мы, безусловно, им не поверили, такого просто не могло быть. Это была их провокация с целью выгнать нас из больницы, – говорит Марина.
А в ночь с 3 на 4 апреля больницу посетили русские солдаты.
— Были они совсем неадекватные, начали стрелять из автоматов в темноте, какие-то претензии говорить, что война на Донбассе, пока они воевали, мы здесь жировали, и сейчас они всех нас здесь положат, и мы должны ответить за все — именно врачи нашей больницы, — вспоминает врач.
По словам Марины Руденко, оккупанты угрожали, стреляли в пол рядом с ногами, били по голове наших врачей прикладами автоматов, какими-то еще предметами, это был ужас.
— Потом мужчин-врачей положили на пол и тоже начали стрелять у головы, пули отскакивали в темноте в разные стороны, потом это как-то закончили с ультиматумом, чтобы к утру нас здесь никого не было, чтобы покинули больницу.
Российские военные обустроили в больнице казармы, после них мусор вывозили КАМАЗами несколько дней, вспоминает Марина.
Оккупанты не только разрушили обстрелами систему отопления и водопровод, но и украли современное оборудование — диагностическое и операционное, из недавно отремонтированного детского отделения украли даже детские игрушки.
– Здесь до прихода русской армии была стиральная машина, чтобы можно было стирать детские вещи, потому что у нас лежали мамы из сел, далеких от Балаклеи. Решили, что поставим здесь стиральную машинку, вот, пожалуйста, ее и следа нет. В общей сложности украли 37 стиральных машин! Все до одной! – говорит Марина.
Украли диагностическое и операционное оборудование, аппараты УЗИ, кардиографы, а то, что не смогли вывезти — испортили, в частности томограф, который при разгаре коронавируса приобрела больница.
– Часть этого аппарата нельзя вынести, она не проходит через дверь, это нужно было только разрушать стену, именно так его сюда и монтировали, а потом закладывали. Но они вытащили всю электронику, и на сегодняшний день он просто мертв, потому что не может работать, раскурочили все, похитили все мониторы к компьютерам. Вот так “освободили”, — говорит врач.
Марине тогда удалось выехать из Балаклеи, спрятав врачебное удостоверение, но уже тогда, в начале апреля, оккупанты составили списки врачей и запретили им выезжать из Балаклеи.
— Для того, чтобы выехать из больницы к первому нашему украинскому блокпосту, семь блокпостов нужно было проехать российских — там и “ЛНР”, и буряты, и российский спецназ, кого там только не было, и каждый проверял, — вспоминает Марина Руденко.
А вот заведующая терапевтическим отделением Елена Белинская оставалась в городе всю оккупацию. Когда рашисты выгнали их из больницы, по их разрешению оборудовали мини-стационар в городской поликлинике в центре Балаклеи – под наблюдением военных РФ.
Вместе с еще несколькими врачами, которые не успели или не захотели своевременно эвакуироваться, оказывали помощь больным, раненым и замученным, рассказывает заведующая терапевтическим отделением Елена Белинская.
— Мы решили, что люди нашего города не могут оставаться без медицинской помощи, поэтому мы организовали здесь мини-стационар, где старались собрать остатки врачей, медсестер, которые в городе остались, не испугались, оказывали помощь людям, которым я очень благодарна за это, – говорит Елена Белинская.
Елена Белинская
Наибольшая нагрузка пришлась на хирурга и анестезиолога, практически живших в мини-стационаре, потому что очень много было обращений, ранений, люди переживали ужасы.
Мини-стационар продолжает функционировать и сейчас, два месяца после освобождения Балаклеи — пока не откроется многопрофильная больница. Сначала ее разминировали, оккупанты прикручивали взрывчатки даже на медицинские каталки, вспоминают врачи. Теперь там идет ремонт. В стационаре даже сейчас есть пациенты.
— Мы же переселенцы, только вернулись, очень тяжело смотреть на разрушенные дома, без крыш, без окон. У нас тоже такое, я пришла посмотрела на свой дом, у меня все сжалось, не знала, как я это переживу, — говорит Людмила, пациентка больницы.
Этот мини-стационар был настоящим спасением во время оккупации, вспоминает уже вторая пациентка – Наталья. Вспоминает, как в 30-тысячном городе опустели улицы, люди боялись выходить из дома, не работали магазины, аптеки.
— Идешь по улице, и ни одного человека нет, только стучат ставни. Железо оторвано там, где магазины, и такое впечатление, что какой-то сюрреализм, что ты попал, как вот в фильмах показывают, города разрушены. И так идешь, аж слезы, я шла и плакала, — вспоминает времена оккупации Наталья.
Наталья рассказывает, что не было связи, аптека не работала, больница была разрушена. Единственный огонек, куда можно было прийти за помощью – сюда, потому что только здесь светились окна. И когда Наталье было очень плохо, она задыхалась, то приходила сюда.
Из кабинета, где работает Елена Белинская, хорошо виден отдел полиции. Там во время оккупации рашисты обустроили штаб и пыточную. Туда, говорит, 5 апреля забрали ее мужа – Николая, его пытали 15 дней.
— Они сказали ему — раз ты волонтер, это еще хуже, чем АТОшник, потому что ты идейный, — вспоминает Елена Белинская.
Тогда в городе, говорит, начались репрессии, исчезали волонтеры, арестовали двух работников ритуальной службы. Стало очень страшно, когда пропал без вести медбрат больницы, вспоминает Елена.
– Заехала росгвардия, заехали новые войска, и плюс наши освободили Гусаровку в конце марта. То есть они понесли очень большие потери и стали очень злыми. Думали, что здесь много наводчиков, диверсантов, и люди начали исчезать, — говорит врач.
Есть село близ больницы – Байрак, и первые люди оттуда начали исчезать. И врачи уже знали, что уже убит их Витя, медицинский брат — его нашли под Гусаровкой. У него маленький ребенок родился, он не дошел домой из больницы.
Коллегам сообщили, что нашли Витю убитым и замученным, у него были прострелены колени, прострелена рука, и он убит прямым выстрелом в сердце.
Когда муж Елены Белинской был в плену, к ней также наведалась ФСБ, провели обыск, допросили дочь. С ней, говорит, пытались говорить спокойно, с доводами.
— Они пришли с автоматами, с такими глушителями, это было страшно сначала, а потом уже не страшно, смерть – она только одна! Спросила: “Зачем вы сюда пришли?” И они тогда в один голос так спокойно ответили мне: “Мы боремся с нацизмом”, — вспоминает Елена.
Врач говорит, что видно, у нее было такое выражение лица, что они испугались! Она им сказала: “Это бредовая идея вашего Путина! Вы не можете в это верить, потому что это невозможно!”.
Уехать Елена не могла, и не только потому, что не выпускали. Не смогла бы оставить мужа — у него отобрали паспорт, и пациентов, нуждавшихся в помощи.
Работали иногда на грани человеческих возможностей, хирург и анестезиолог спали в устроенной из чего было небольшой операционной. Анализы не делали, медпрепаратов не хватало, несмотря на то, что в нескольких километрах в центральной больнице было сверхсовременное оборудование и куча лекарств, закупленных еще до полномасштабной войны, забрать их не могли.
– Нас, во-первых, не пускали в больницу, только нужно было идти к ним, просить разрешения, и тогда они организовывали транспорт и ехали. Нам давалось минут 20, чтобы собрать то, что мы хотим собрать, потому что наша больница была очень насыщена аппаратурой, медикаментами, но мы не могли успевать все это забрать за то короткое время, что нам предоставляли, — говорит Елена.
Российские медики говорили составить список потребностей, но в основном это были только обещания или привозилось по крохам.
Сейчас многопрофильную больницу восстанавливают. Строители вставляют окна, чинят кровлю, заделывают вырванную стену в детском отделении. Пытаются запустить системы отопления и водопровод. Подсобным рабочим работает Валерий Шаповалов. Мужчина прожил в Балаклее всю оккупацию, не может сдержать слезы.
– Мы вообще такого не ожидали, что “один народ”, как говорили, а с нами так себя повели, напали, избивали. Я все время был в оккупации, никуда не уезжал, мне больно на все это смотреть. Вот это детское отделение – я здесь когда-то лежал, а хирургия разбита – мне год назад там ногу “резали”, оперировали, а теперь ходишь, смотришь, ужас. Ограбили так, зачем это делать? – говорит Валерий.
В больницу уже завозят оборудование, ремонтируют медучреждение за государственные средства, и уже к концу ноября заработает первое отделение – инфекционное, говорит руководитель медучреждения. Больница обязательно возродится в ближайшее время, уверена директор больницы, а вот репутация россиян испорчена навеки.
Нам, врачам, отступать некуда – за нами только морг. История анестезиолога Златы из НовомосковскаФото: Татьяна Доцяк