Российское вторжение 24 февраля застало Марину Голинько в Мариуполе. Военный медик несла службу в составе 36-й бригады. Уже через несколько дней защитники переместились на завод имени Ильича. Там и пробыли до самого плена. Марина вместе с другими коллегами-медиками осуществляла эвакуацию раненых, до последнего выполняла свою работу.
– Сначала мы просто вывозили раненых с поля боя или перехватывали их с позиций и увозили в госпиталь. А когда госпиталь был переполнен и уже не имел мощностей оказывать длительную помощь военным, мы их сразу отвозили в госпиталь, — говорит Марина.
В госпитале хирурги оказывали неотложную и более квалифицированную помощь. После чего Марина с коллегами буквально через день-два забирали их к себе в бункер и проводили там перевязки.
– Мы жили постоянно в бункере. У нас была обустроена такая комната, где у нас были все свои медицинские запасы. Делали перевязки и оказывали помощь, когда какие-то бои происходили недалеко от нашего бункера, — говорит медик.
Им сразу приносили раненых, они проводили остановку кровотечения, установку катетеров для внутривенных вливаний и уже потом эвакуировали в госпиталь по необходимости.
В бункере жили и работали на протяжении 47 дней. Ели нормально раз в день, вспоминает медик, остальное – кофе-чай, иногда сладости. Для работы хватало перевязочных материалов, но совсем не было обезболивающих, антибиотиков. Марина говорит, что это было тяжело. И так работали до самого плена.
– У нас было две попытки эвакуироваться, прорваться. Это единственный шанс выжить и не попасть в плен. Но уже потом анализируя, какое образовалось кольцо у Мариуполя, стало понятно, что прорваться у нас просто не было шансов, – вспоминает девушка.
По словам медика, у них было два варианта: либо они попадали в плен, либо погибли бы. У них было две попытки прорваться, две ночи пробовали, но не удалось. Потому что были просто несоразмерные силы.
– 36-я бригада стояла до конца, до последнего боеприпаса, ребята постоянно были на передовой и держали оборону, но потом у нас просто уже не осталось, чем воевать. Те, кто смог прорваться в Азовсталь, они прорвались, потому что имели транспортные средства, а мы уже остались без ничего просто. Пешком. А пешком далеко не уйдешь.
Когда поняли, что шансов на спасение уже нет и первых защитников оккупанты уже взяли в плен, в том числе раненых, Марина написала домой короткую смс: уже все. И попала в плен.
— Нас сначала везли на Урале открытом, тогда было очень холодно, шел дождь с мокрым снегом, но вера в то, что я буду жить, была. Я знала, что буду жить, но мне предстоит очень тяжелый период, что это будет очень сложно. Потому что я и книги читала об этих лагерях, не знаю, наверное, готовилась в мирной жизни еще, – отмечает Марина.
Медик вспоминает, что была тогда очень уставшей. Они все были очень утомлены. По две ночи не спали, почти ничего не ели последние дни.
— Постоянно была эмоциональная нагрузка: то мы прорываемся, то ничего не получается, возвращаемся назад под обстрелами, под авиаударами, поэтому такое состояние было непонятное, как в каком-то другом мире, — говорит Марина.
О плене женщина говорит осторожно, чтобы не навредить побратимам и коллегам, которых до сих пор удерживает в тюрьмах и СИЗО Россия.
– Там, в плену, по головке не гладят, разумеется. Нас предупредили, чтобы мы не говорили, чтобы не навредить тем, кто там находится. Но отношение я бы оценила одним словом, это жестокое. Жестокое отношение. И так люди не должны относиться к людям, какой бы нации мы ни были, — говорит Марина.
Медик напоминает, что должно быть больше уважения к военнопленным. Но это не о России.
– Сначала было нормально. В Таганроге к офицерам хуже относились. В Валуйках там у нас одни женщины уже были, так к офицерам лучше относились. Выделили нам комнату, в которой был туалет, потому что женщины, которые не были офицерами, жили в комнатах, где не было туалета, их в туалет водили четыре раза в сутки, поэтому они должны были терпеть, — говорит медик.
По словам Марины, это если так сравнивать отношение. В Таганроге кормили не очень хорошо, плохо, очень слабые они приехали оттуда, истощенные. А вот когда уже находились в женских колониях, там лучше было.
Письмо домой разрешили написать всего раз. Марина написала на украинском. Но ее и других заключенных заставили переписать по-русски. Несмотря на внутреннее сопротивление вообще отказаться от этого, Марина переписала, но коротко. Родным намекнула, что их здесь дезинформируют, и заказала маме любимый тортик.
— Я написала, чтобы забрали мои вещи из Одессы, потому что нам всем там уже говорили, что Одесса уже не наша. Я и не верила, но понимала, что скорее всего, не вернусь служить в Одессу, пусть уж забирают эти вещи. Потом написала, чтобы мама приготовила тортик для меня, который мы договаривались, что она приготовит, еще когда я была в бункере и мы общались по Starlink, – говорит Марина.
Тортик Монастырская изба: трубочки с вишнями и крем сметанный. Обычный торт, очень просто готовится. Марина сама очень любит готовить, можно было заказать Наполеон или Пражский. Но медику почему-то именно его хотелось.
83 км без еды и воды прошел медик, чтобы напомнить, что именно столько дней азовцы провели на АзовсталиВ плену Марина пробыла шесть месяцев и пять дней – это 189 дней. Когда их с другими пленниками из Азовстали перевезли в очередной раз в Таганрог, там появились первые мысли и догадки об обмене. А когда по дороге увидели, что двигаются в сторону населенных пунктов Украины, надежда становилась все крепче.
– Это невероятное счастье. Там была хорошая река и был закат, и очень красиво, это был наш украинский воздух. Нас проверили по спискам, построили, и мы должны двигаться вперед, к своим автобусам. Мы начали петь гимн Украины, конечно. Со слезами. Это было очень круто, эмоционально, – вспоминает девушка.
Марину обменяли 17 октября вместе со 108 пленными украинками. Мама Марины и сестра Алена на встречу с Мариной наварили вареников. А дома не устают баловать родного человека любимой Монастырской избой, тортом, о котором просила Марина в письме из плена.
Женщины сейчас счастливы – бесконечное ожидание в прошлом. Они ведь узнали о пленении Марины из вражеских пабликов. С тех пор, вспоминает мама Марины Любовь Сергиенкова, жизнь превратилась в существование. Женщина погрузилась в домашние хлопоты, спасали друзья и электронный дневник, который она начала вести – каждый день так разговаривала с доченькой.
– Сказать, что это было шоком, это ничего не сказать. Жили очень тяжело. Очень тяжело, потому что не было нигде никакой информации. Нигде, — со слезами на глазах вспоминает Любовь Сергиенкова.
И зачитывает несколько предложений из своего дневника:
Вот 27 августа. Так накрутила себя, что даже стала думать, что ты вот-вот должна быть дома, ну, немножко, и все. Я не знаю, откуда это взялось, пожалуй, душа так просит. А если это правда? Так бы было. Вот так. Маринка, я люблю тебя. Я жить без тебя не могу. Сейчас это не жизнь, это существование.
Сейчас семья не может перестать быть вместе. Сестра Алена — специалист ГСЧС, ежедневно после работы несется к маме и сестре. Вместе проводят вечера, ждут с фронта отца, он сейчас защищает донецкое направление, и возвращения других пленных украинцев из российских тюрем.
Марина Голенько еще восстанавливается от пережитого. Планирует наверстать жизнь, которую у нее отобрал российский оккупант. За мужество президент Украины наградил женщину орденом третьей степени.
Свое 30-летие Валентина встретила в плену: медик могла уехать из Мариуполя, но решила остатьсяФото: автора